Неточные совпадения
В 10-м часу приехали, сначала оппер-баниосы, потом и
секретари. Мне и К. Н. Посьету поручено было их встретить на шканцах и проводить к адмиралу. Около фрегата собралось более ста японских лодок с
голым народонаселением. Славно: пестроты нет, все в одном и том же костюме, с большим вкусом! Мы с Посьетом ждали у грот-мачты, скоро ли появятся гости и что за
секретари в Японии, похожи ли на наших?
Вдруг он поднял
голову, глаза его засверкали, он топнул ногою, оттолкнул
секретаря с такою силою, что тот упал, и, схватив чернильницу, пустил ею в заседателя.
Очередь была за Дубровским.
Секретарь поднес ему бумагу. Но Дубровский стал неподвижен, потупя
голову.
Тут, по счастью, я вспомнил, что в Париже, в нашем посольстве, объявляя Сазонову приказ государя возвратиться в Россию,
секретарь встал, и Сазонов, ничего не подозревая, тоже встал, а
секретарь это делал из глубокого чувства долга, требующего, чтоб верноподданный держал спину на ногах и несколько согбенную
голову, внимая монаршую волю. А потому, по мере того как консул вставал, я глубже и покойнее усаживался в креслах и, желая, чтоб он это заметил, сказал ему, кивая
головой...
Переписывая мое письмо, мне пришло в
голову, для чего же это я пишу Орлову по-французски. По-русски кантонист какой-нибудь в его канцелярии или в канцелярии III Отделения может его прочесть, его могут послать в сенат, и молодой обер-секретарь покажет его писцам; зачем же их лишать этого удовольствия? А потому я перевел письмо. Вот оно...
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя
голову в политические движения и предоставил на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я сидел дома и придумывал средства, как спасти свое именье, в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а поехал бы в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы своему
секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
— Дай бог, — сказал
голова, выразив на лице своем что-то подобное улыбке. — Теперь еще, слава богу, винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по Переяславской дороге, еще покойный Безбородько… [Безбородко —
секретарь Екатерины II, в качестве министра иностранных дел сопровождал ее во время поездки в Крым.]
Они вместе отправились на Фотьянку. Дорогой пьяная оживленность Кожина вдруг сменилась полным упадком душевных сил. Кишкин тоже угнетенно вздыхал и время от времени встряхивал
головой, припоминая свой разговор с проклятым
секретарем. Он жалел, что разболтался относительно болота на Мутяшке, — хитер Илья Федотыч, как раз подошлет кого-нибудь к Ястребову и отобьет. От него все станется… Под этим впечатлением завязался разговор.
— Он ныне гордый стал, — поддержал Ястребов расшутившегося
секретаря. —
Голой рукой и не возьмешь…
Мысль о деньгах засела в
голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в первую
голову. С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у кого можно было бы перехватить на такой случай. Таких знакомых не оказалось, кроме все того же
секретаря Ильи Федотыча.
Ну, за что мне сие? Ну, чем я сего достоин? Отчего же она не так, как консисторский
секретарь и ключарь, рассуждает, что легче устроить дело Божие, не имея, где
головы подклонить? Что сие и взаправду все за случайности!
Николай Артемьевич вскочил, поднял правую руку выше
головы и мягко опустил ее на ладонь обер-секретаря.
Стерс,
секретарь ирригационного комитета, был высок и белокур. Красивая
голова, спокойная курчавая борода, громкий голос и истинно мужская улыбка, изредка пошевеливающаяся в изгибе усов, — отличались впечатлением силы.
А Маякин сидел рядом с городским
головой, быстро вертел вилкой в воздухе и все что-то говорил ему, играя морщинами.
Голова, седой и краснорожий человек с короткой шеей, смотрел на него быком с упорным вниманием и порой утвердительно стукал большим пальцем по краю стола. Оживленный говор и смех заглушали бойкую речь крестного, и Фома не мог расслышать ни слова из нее, тем более что в ушах его все время неустанно звенел тенорок
секретаря...
Когда крестный говорил о чиновниках, он вспомнил о лицах, бывших на обеде, вспомнил бойкого
секретаря, и в
голове его мелькнула мысль о том, что этот кругленький человечек, наверно, имеет не больше тысячи рублей в год, а у него, Фомы, — миллион. Но этот человек живет так легко и свободно, а он, Фома, не умеет, конфузится жить. Это сопоставление и речь крестного возбудили в нем целый вихрь мыслей, но он успел схватить и оформить лишь одну из них.
Обыватель не может своевременно процентов получить, а зло накопляется, распространяет крыле свои, поднимает
голову и в конце концов образует гидру! Обыватель тщетно расточает льстивые уверения перед сонмищем
секретарей, стараясь убедить их в правоте имущественного своего иска, а зло между тем рыщет и останавливается лишь для того, чтобы выкопать бездну! Зло счастливо и беспечно: оно не получает процентов и не имеет имущественных процессов!
— Какое? Я не знаю, собственно, какое, — отвечал с досадою Эльчанинов, которому начинали уже надоедать допросы приятеля, тем более, что он действительно не знал, потому что граф, обещаясь, никогда и ничего не говорил определительно; а сам он беспрестанно менял в
голове своей места: то воображал себя правителем канцелярии графа, которой у того, впрочем, не было, то начальником какого-нибудь отделения, то чиновником особых поручений при министре и даже
секретарем посольства.
Были даже минуты, когда ему приходило в
голову, что как бы было хорошо, если бы он был совершенно свободен — не связан с этой женщиною; как бы мог он воспользоваться покровительством графа, который мог ему доставить место при посольстве; он поехал бы за границу, сделался бы
секретарем посольства, и так далее…
И тотчас из ясеневого ящика выглянула причесанная, светлая, как лен,
голова и синие бегающие глаза. За ними изогнулась, как змеиная, шея, хрустнул крахмальный воротничок, показался пиджак, руки, брюки, и через секунду законченный
секретарь, с писком: «Доброе утро», вылез на красное сукно. Он встряхнулся, как выкупавшийся пес, соскочил, заправил поглубже манжеты, вынул из карманчика патентованное перо и в ту же минуту застрочил.
Грозный генерал слушал, склонив
голову набок,
секретарь Угрюмов совсем скорчился на своем стуле.
Но старые коллежские
секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши
голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их
голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.
Секретарь кивает
головой, в дверях показывается хожалый.
От бедняка мысль сделаться богатым была бы так же далека, как желание пролезть сквозь игольные уши; столоначальник не думал бы критиковать распоряжений своего
секретаря, как не критикует он наступления ночи после дня, и наоборот; даже какой-нибудь юноша из мелкой сошки, посаженный за переписку бумаг, точно так не вздумал бы тогда мечтать о подвигах, о славе и т. п., как теперь не приходит ему в
голову мечтать, например, о превращении своем в крокодила, обитающего в Египте, или в допотопного мастодонта, открытого в северных льдах.
—
Голова с ухом! У меня касса, что ль? Сыпь к
секретарю.
— Вина миру пропоено на двести на десять целковых… здешнему старосте две синеньких — десять рублев… писарю сотня…
голове пятьдесят… в правлении тридцать… окружному пятьсот… помощнику окружного да приказным пятьдесят… управляющему тысяча… палатским приказным триста… да по мелочам, на угощенья да на извозчиков приказным,
секретаря в баню возил, соборному попу на ряску купил — отец секретарю-то, — секретарше шаль, всего двести пятьдесят; итого, значит, две с половиной тысячи.
И приказчики, и рабочие, и городничий с городским
головой, и стряпчий с
секретарями, все, у кого нет совести, всячески стараются обобрать сироту».
— Ропшин… это белокурый чухонец, юноша доброго сердца и небольшой
головы, он служит у моего мужа
секретарем и находится у всех благотворительных дам в амишках.
Я утвердительно кивнул
головою, и мой
секретарь послушно вышел, не глядя на Магнуса.
— Да-с, — продолжал
секретарь. — Во время запеканки хорошо сигарку выкурить и кольца пускать, и в это время в
голову приходят такие мечтательные мысли, будто вы генералиссимус или женаты на первейшей красавице в мире, и будто эта красавица плавает целый день перед вашими окнами в этаком бассейне с золотыми рыбками. Она плавает, а вы ей: «Душенька, иди поцелуй меня!»
На другой день городской
голова утром был в управе; служащие, очевидно, кое-что уже знали и догадывались, так как
секретарь подошел к нему и сказал, насмешливо улыбаясь...
В одном из городов, расположенных по ею сторону Уральского хребта, разнесся слух, что на днях прибыл в город и остановился в гостинице «Япония» персидский сановник Рахат-Хелам. Этот слух не произвел на обывателей никакого впечатления: приехал перс, ну и ладно. Один только городской
голова, Степан Иванович Куцын, узнав от
секретаря управы о приезде восточного человека, задумался и спросил...
Не будь этого, мне кажется, молодой человек с восприимчивой
головой и натурой не пошел бы, даже под давлением нужды, в домашние
секретари к главному участнику государственного переворота 2-го декабря.
Защитник подпер свою кудрявую
голову кулаком и тихо дремлет. Под влиянием жужжания
секретаря мысли его потеряли всякий порядок и бродят.
Трое судей и
секретарь наклонили
головы и стали шушукаться, потом
секретарь побежал пером по бумаге. Председатель встал и, спотыкаясь на трудно разбираемых словах, огласил приговор, — что обвиняемый подлежал бы за свою антипролетарскую деятельность увольнению с завода и хорошей изоляции, — но!.. — суммируя семейное положение гражданина Кочерыгина и его обещание исправиться, то посему объявить ему общественное порицание и строгий выговор с предупреждением.
История с Юркой взволновала весь комсомол. В партийной ячейке шли возмущенные разговоры о том, что ребята в комсомоле совсем распустились, развиваются прогулы, хулиганство, рвачество, никакого отпора этому не дается, воспитательной работы не ведется.
Секретаря комсомольской ячейки Дорофеева вызвали в райком и здорово намылили
голову.
Вся кровь бросилась в лицо Николая Леопольдовича. Он не устоял на ногах и бессильно опустился на первый попавшийся стул. Николка Петухов! Это питейное отродье, этот недавний оборванец — репортеришка, бывший у него на посылках, смеет не только не являться на его приглашение, но даже назначать почти аудиенцию через своего
секретаря. Это было уже оскорбление. Гиршфельд низко, низко склонил свою
голову.
Кабинет-министр дал знак
головою, чтобы
секретарь садился, и продолжал усмехаясь...
Секретарь начал читать дело о порублении Андреем Мертвым татарина саблею и приговор, коим он, согласно двадцать шестому артикулу Воинского устава, должен бы быть живота лишен и отсечением
головы казнен.
Здесь Артемий Петрович остановился, посмотрев зорко на
секретаря. Этот не думал отвечать. Все, что говорил кабинет-министр, была, к несчастию, горькая существенность, но существенность, которую, при настоящих обстоятельствах и с таким пылким, неосторожным характером, каков был Волынского, нельзя было переменить. Зуда пожал только плечами и покачал опять
головой.